Михаил Кутузов
 VelChel.ru
Биография
Хронология
Бородинское сражение
Аустерлицкое сражение
Под Малоярославцем
Е. В. Тарле
Семья
Галерея
Герб рода Кутузовых
Статьи о Кутузове
С.Н. Глинка. Директор Кадетского корпуса
  Михаил Казанцев. О тактическом плане Кутузова в Бородинском сражении
  И. Бутовский. Русско-австро-французская война 1805 г
  Александр Сегень. Последний год жизни Кутузова
Ссылки
 
Михаил Илларионович Кутузов

Статьи о Кутузове » С.Н. Глинка. Директор Кадетского корпуса

Долго допытывались мы и наконец узнали, что к нам назначен начальником Михаил Илларионович Кутузов. Мы уже слышали о его чудесных ранах, о его подвигах под Измаилом, о его быстром движении за Дунаем и на высотах Мачинских, которое решило победу и было первым шагом к заключению мира с Портою Оттоманскою в исходе 1791 года. В половине 1794 года был он чрезвычайным послом в Константинополе, где ловкою политикою возбудил общее внимание послов европейских, а остроумием своим развеселял важный диван и султана. В блестящих лаврах вступил он к нам в корпус, и тут встретило его новое торжество, как будто нарочно приготовленное для него рукою графа Ангальта. Вошед в нашу залу, Кутузов остановился там, где была высокая статуя Марса, по одну сторону которой, как уже выше было сказано, начертана была выписка из тактики Фридриха И: «Будь в стане Фабием, а в поле Ганнибалом», а по другую сторону стоял бюст Юлия Кесаря. Если бы какая-нибудь волшебная звезда вскрыла тогда звезду будущего, то тут представилась бы живая летопись всех военных событий 1812 года. Но тогда в нашей великой России никто об этом не думал; все в ней пировало и ликовало, только мы были в унынии. Кутузов молча стоял пред Марсом, и я через ряды моих товарищей подошел к нему и сказал: «Ваше Высокопревосходительство! В лице графа Ангальта мы лишились нашего нежного отца, но мы надеемся, что и вы с отеческим чувством примете нас к своему сердцу. Душа и мысль графа Ангальта жила для нас и благодарность запечатлела в душах наших любовь его к нам. На полях битв слава увенчивала вас лаврами, а здесь любовь ваша к нам будет одушевлять нас такою же признательностью, какую питали мы и к прежнему нашему отцу». Когда я кончил, Кутузов, окинув нас грозным взглядом, возразил:

- Граф Ангальт обходился с вами как с детьми, а я буду обходиться с вами как с солдатами.

Мертвое молчание было единственным на это ответом. Он понял, что мы догадались, что слова его были посторонним внушением. <...>

Верил ли Кутузов молве о графе (Ангальте. - А. Ш.) и о корпусе, не знаю. Но он был вполне светским человеком и в этом резкою чертою отличался от Суворова. Отделяясь от света, Суворов, как будто опасаясь, чтобы слава его подвигов не затмилась, набивался с письмами ко всем значащим своим современникам. Кто чего-нибудь ищет и домогается, тот не хочет быть забытым. «Не покажись раза три в театре, - говорил Наполеон после первой войны в Италии, - и слава твоя расстелется дымом». Кутузов не вел переписки, но в виду общества действовал своим лицом, кланялся и уклонялся, выжидал и не упускал выжданного, оттерпливался и после сумрачных дней выходил блистательнее. <...>

Чрез два дня воспоследовал экзамен, всегда происходивший по вечерам. Началось с русской словесности. Николай Яковлевич Озерецковский задал нам сочинить письмо, будто бы препровожденное к отцу раненым сыном с поля сражения. <...>

Два первые сочинения Кутузов слушал без особенного внимания. Дошла очередь до меня. Я читал с жаром и громко, Кутузов вслушивался в мое чтение. Лицо его постепенно изменялось, и на щеках вспыхнул яркий румянец при следующих словах: «Я ранен, но кровь моя лилась за отечество, и рана увенчала меня лаврами! Когда же сын ваш приедет к вам, когда вы примете его в свои объятия, тогда радостное биение сердца вашего скажет: «Твой сын не изменил ожиданиям отца своего!» У Кутузова блеснули на глазах слезы, он обнял меня и произнес этот роковой и бедоносный приговор: «Нет брат! Ты не будешь служить, ты будешь писателем!»

Недавно еще слышал я, будто бы Кутузов обходился с нами сурово. Это неправда; правда только то, что между им и нами было какое-то безмолвное недоверие, но это недоверие рушилось и разрешилось случайно. Кутузов пожал тогда такие лавры, каких не пожинал ни на высотах Мачинских, ни под стенами Измаила, ни на поле Бородинском - он победил самого себя.

Два вечера прошли спокойно. На третий спрашивали у нас всемирную историю, которая как будто нарочно подоспела с великими своими превратностями к важнейшему обстоятельству нашей кадетской жизни. Мы начали шепотом разговаривать между собою и голоса 120-ти кадет слились в один жужжащий гул. «Тише, господа!» - сказал Кутузов. Мы смолкли и через несколько минут опять заговорили. «Тише говорю вам!» - грозно повторил Михаил Илларионович. Мы замолчали, но не надолго. «Тише!» - закричал он еще грознее и при этом третьем «тише» прибавил несколько слов, от которых мы замолчали. Ударило восемь часов; Кутузов вышел. Мы все пошли за ним. Каждый вечер Кутузов ездил к тогдашнему временщику. Слуга сказал, куда ехать, а мы закричали:

- Подлец, хвост Зубова!

В наше время о каждом экзамене начальник корпуса лично доносил императрице. На другой день Кутузов явился к ней.

- Каковы твои молодцы? - спросила Екатерина.

- Прекрасны, ваше величество, - отвечал он, - они слишком учены, им недостает только военной дисциплины. А потому, хотя они не дожили еще до срока двух лет, но позвольте их выпустить.

Екатерина согласилась и сказала:

- Постарайся отдать твоих молодцов на руки таких полковников, которые бы не застращали их службою. Юношей надобно беречь, они пригодятся.

Кутузов объявил нам решение Екатерины. При появлении его, нынешний граф Толь и я, мы стояли возле его. Кутузов любил Толя за искусные чертежи и за охоту к военным наукам.

- Послушай, брат, - сказал он Толю, - чины не уйдут, науки не пропадут. Останься да поучись еще.

Толь остался, и Кутузов ознакомил его с своими военными правилами и познаниями.

Шесть человек выпущены были капитанами, а все прочие поручиками. Кутузов созвал к себе наших офицеров и сказал им: «Господа, разведайте, кто из кадет не в состоянии обмундироваться, да сделайте это под рукою. Наши юноши пресамолюбивые, они явно ничего от меня не возьмут». С мундиров недостаточных кадет мерки сняты были ночью: чрез три дня мундиры были готовы и отданы им, будто бы от имени их отцов и родных. Ударил час прощания. Мы составили круг. Кутузов вошел в него и сказал: «Господа, вы не полюбили меня за то, что я сказал вам, что буду обходиться с вами, как с солдатами. Но знаете ли вы, что такое солдат? Я получил и чины, и ленты, и раны, но лучшею наградою почитаю то, когда обо мне говорят: он настоящий русский солдат. Господа! Где бы вы ни были, вы всегда найдете во мне человека искренно желающего вам счастия, и который совершенно награжден за любовь к вам вашею славою, вашею честью, вашею любовью к отечеству».

За день до выхода из корпуса, когда надели мы мундиры, Кутузов поодиночке призывал нас к себе и предлагал нам тактические вопросы. Мне задал вопрос о полевых укреплениях. Чувствуя, что по строгим правилам науки не могу отвечать, я спросил: «Как прикажете мне объясниться, тактически или исторически?» Он взглянул на меня и сказал: «Ну, посмотрим, отвечай исторически». Я начал: «Полевые укрепления устраиваются для остановления первых напоров неприятеля. Известнейшие из таких укреплений устроены были Петром I на поле Полтавском, и граф де Сакс в сочинении своем о военном искусстве приписывает им победу русских над Карлом XII [1]. <...> Но никакие укрепления не могут устоять пред отважной решимостью войска. Граф Ан-гальт рассказывал нам о вашем движении на высотах Мачинских, споспешествовавшем к заключению мира с Портою Оттоманскою 1791 года». Кутузов был доволен моим ответом. <...>

По приказанию милостивца нашего семейства Л. А. Нарышкина я напечатал в корпусной типографии упомянутую песнь Великой Екатерине, переплел в голубой атлас и представил ему первое мое печатное сочинение. В то же утро отправил от меня к князю П. А. Зубову с майором Петровым, служившим при дворцовой конюшне. В приемной князя было уже множество лиц и в мундирах и во фраках. Нисколько не робея, но укрываясь от любопытных взоров, я стал в угол комнаты и закрыл шляпою мое сочинение, а мой услужливый путеводитель, как опытный знакомец с передними знатных, подбегал то к тому, то к другому с приветствиями и расспросами. <...>

Тут, нечаянно оглянувшись, я увидел М. И. Кутузова, который стоял недалеко от дверей. В то время от князя вышел камердинер с подносом и с пустою шоколадного чашкою в руках. Кутузов поспешно подошел к нему и спросил по-французски: «Скоро ли выйдет князь?» - «Часа через два», - отвечал с важностью камердинер. А Кутузов, не отступавший от стен Очакова, ни от стен Измаила, смиренно стал на прежнее место. Досада закипела в моем юном сердце; я подошел к Петрову и сказал: «Я не стану более ждать!» Оторопев от этих слов, Петров спросил: «А что же я доложу Льву Александровичу?» - «Что вам угодно, - отвечал я. - Кутузов, герой Манчинский и Измаильский, здесь ждет и не дождется, а я что такое?» И я ушел. Часу в шестом вечера пришел я к Нарышкину. Он сидел на софе с каким-то незнакомым человеком: то был Державин. Увидя меня, Лев Александрович захохотал и сказал: «Гаврило Романович! Посмотрите, вот этот Вольтеров гурон, который убежал из приемной князя, он затеял там высчитывать послужной список Кутузова. Понатрется в свете - перестанет балагурить».

С.Н. Глинка (1776-1874) - писатель, издатель журнала «Русский вестник», участник Отечественной войны 1812 года.

 
 
      Copyright © 2024 Великие Люди  -  Михаил Илларионович Кутузов